Элий огляделся. Летиции нигде не было. Несколько туристов в широкополых белых шляпах и двуцветных туниках брели по улице, неся корзины, полные груш и персиков. Фиолетовые тени так же медленно скользили по камням мостовой вслед за туристами. Элий заковылял вниз по улице, к морю. Летиции исчезла. И как он сразу не догадался, кто перед ним! Но Вер все время твердил о маленькой девочке, и Элий уверился, что Летиция Кар – ребенок лет пяти-шести. Это его и сбило. Три дня она была подле, а он, глупец, зря терял время! Время…

«Время повернет вспять!» – выкрикнул в его мозгу чужой голос.

Элий содрогнулся – еще одна мысль гения, всплывшая в памяти.

В этот момент он увидел на перекрестке киоск торговца вестниками. Продавец, загорелый до черноты худой мужчина лет сорока в белой льняной тунике и стоптанных сандалиях, сидел на камне и потягивал из фляжки вино. Элий заковылял к киоску. Несколько номеров «Акты диурны» лежали на прилавке. Черный, яркий – сегодняшний. Поблекшие, выцветшие на солнце – вчерашние и позавчерашние номера. Из-под груды вестников высовывался серый и измятый экземпляр, помеченный календами июля.

– Мне нужны все номера за последние шесть дней, – сказал Элий, подходя. – Вот только…

Он вспомнил, что у него нет ни единого асса.

– Не взял кошелек? – понимающе кивнул торговец. – Так бери в долг. Деньги занесешь завтра. Я каждый день тут сижу. Ветеранам я завсегда уступаю. – Торговец сложил номера трубочкой и отдал Элию.

Тот взял, не зная, должен ли он объяснять этому человеку, что покалечился вовсе не на войне. Так ничего и не решив, ибо в данном случае разность между честностью или нечестностью была столь мала, что придавать ей значение глупо, заковылял назад. Теперь он не стал перелезать через стену, а вошел через дверь. И тут же увидел Летицию. Она стояла во дворе, в раковине маленького фонтана и, поворачиваясь, подставляла под холодные струи свое худенькое детское тело. Значит, она никуда не выходила. Ну да, ей запрещено, как и Элию, покидать сад. О боги, что же он наделал! Он поставил всех под удар, выйдя из тени. А вдруг за те несколько минут, что он ходил снаружи, его сумели засечь, и гении уже мчатся, визжа, за добычей?

Что это с ним? Где его прежняя догадливость и острота ума, способность предусмотреть маневр противника и нанести удар первым! Он всегда был ловок. Теперь он как будто отупел… Зачем ему понадобились эти дурацкие вестники! Элий бросил номера на скамью и… Крикливые буквы заголовка сложились в четыре слова:

«НАПАДЕНИЕ НА МАРЦИЮ ПИЗОН».

Он поднял номер. Еще не верил, что прочел правильно. Развернул страницу. Воздуха не хватало. Когда смысл прочитанного дошел до него, он впился зубами в ладонь, чтобы не закричать. Но все равно издал нутряной сдавленный звук.

Он спешно собрал вестники, прошел к себе в комнату и запер дверь.

Развернул вчерашний номер «Акты диурны» и принялся читать. Он читал очень медленно, будто только-только научился разбирать буквы. Чтение напоминало пытку на берегу. Каждое слово – хлесткий удар палача. Но постепенно ему стало казаться, что боль притупляется. Он прочитал все передовицы, скинул вестники на пол, вцепился руками в волосы и так сидел неподвижно. Что случилось на самом деле? Элий не мог понять. Сюжет, взятый из дешевого представления мимов. Но за базарным скандалом маячило искаженное болью лицо Марции.

«Бедная… я – твой злой гений… Прости…»

Надо что-то предпринять. Стандартная дилемма исполнителя желаний. Он должен охранять Летицию, как велел гений Империи. Но при этом он должен помочь Марции, должен поддержать ее в беде. Но как найти Марцию, если она убежала из Рима? Где она теперь? Может, стоит позвонить центуриону Пробу, который ведет ее дело? Однако звонить кому бы то ни было из Никеи было слишком опасно. Гении могли тут же обнаружить их убежище. Элий вновь поднял вестники и принялся листать. Взгляд его остановился на небольшом объявлении. «Сенатор Макций Проб прибыл в свое поместье недалеко от Кремоны на несколько дней». Далековато от Никеи, но поехать можно. Надо увидеться с сенатором, ведь он – дед центуриона Проба. Элий выяснит все обстоятельства дела и попытается найти Марцию. Разумеется, Гэл тут же его обнаружат. Но Элий ускользнет. Душа его слишком изменилась. Гению за ним не уследить. Он направит погоню по ложному следу, а сам вернется назад.

Летиция постучала в дверь:

– Элий, зачем ты заперся?

Он свернул вестники и сунул сверток за шкаф.

– Хотел поспать… Очень устал.

Он боялся, что голос его выдаст, и говорил тихо.

– Принести обед в комнату?

– Если нетрудно.

Он поспешно забрался в кровать и накрылся одеялом. Она явилась с подносом. Ей нравилось ухаживать за ним. Он позволял. Все же она что-то заметила.

– Ты плохо выглядишь, у тебя жар… – Она так старательно за него волновалась. – Позвать Кассия?

Его в самом деле бросало то в жар, то в холод, но он удержал ее и поцеловал в губы.

– Не надо. Я посплю, и все пройдет. – И снова поцелуй. Этот довод ее окончательно убедил.

Лапит делал вид, что прогуливается по улицам Вероны. Всю ночь он провел в пути. Все утро – в слежке за обитателями филиала академии. Они – в роскошных авто. Он – на стареньком таксомоторе. Очень скоро он выяснил, что Трион, выехав из ворот своей виллы, отправился не к роскошному зданию Веронской Физической академии, а к старому стадиону на окраине города. Стадион был запущенный. И странный. Окна здания плотно заколочены. Стены – высокие, надстроенные, будто укрепления осаждаемой крепости. Массивные стальные ворота, охранялись четырьмя преторианцами. Лапит отпустил таксомотор и принялся медленно прогуливаться вдоль ограды, отыскивая хоть какую-то возможность проскользнуть внутрь. Но стена была неприступной. Обитатели стадиона приготовились к осаде.

Еще одна машина подъехала к воротам. И пока охранник проверял документы, к машине неведомо откуда подскочил парень в пестрой тунике, и, засунув голову в машину, завопил пронзительным голосом:

– Несколько слов для «Акты диурны»! Наших читателей интересуют новые открытия. Говорят, наконец-то удастся создать аппарат тяжелее воздуха, способный преодолеть запрет богов. Так правда ли это?

– Проваливай! – рявкнул охранник и, ухватив репортера за тунику, швырнул на мостовую.

А машина въехала на территорию стадиона, и ворота с лязгом захлопнулись. Все, что успел разглядеть Лапит – это грязно– серую стену трибуны. Парень тем временем вскочил, отряхнулся с таким видом, будто ничего не произошло, и дружески подмигнул Лапиту.

– Рано или поздно кто-нибудь мне ответит. А ты тоже из вестника?

Лапиту ничего не оставалось, как кивнуть.

– Из «Римских братьев», – брякнул он первое, что пришло в голову. Кажется, этот ежемесячник выходил сразу после Третьей Северной войны и пользовался в те годы большим успехом. Но Лапит не был уверен, что «Римские братья» до сих пор здравствуют.

– В первый раз слышу это название. Наверное, что-нибудь новенькое.

– Готовлю первый номер, – признался Лапит, вспомнив, что «Римские братья» благополучно скончались лет десять назад.

– Неужели твои хозяева не могли найти кого-нибудь помоложе?

– Я еще бодрячок, – ухмыльнулся Лапит.

Новая машина подкатила к стадиону. Но в этот раз она даже не остановилась – ворота распахнулись заранее, и белый «кентавр» скрылся от взора дотошных корреспондентов.

– Если мы проторчим здесь еще полчаса, это будет подозрительно, – заметил Лапит.

– Если мы уйдем, это будет еще подозрительнее, – отвечал его более молодой коллега. – И запомни: нормальный репортер – настырный репортер.

– Как тебя зовут? – поинтересовался Лапит.

– Квинт, но в следующий раз я могу назваться иначе.

– Лапит. Это мое настоящее имя.

Со стадиона выехала черная «триера», проехала сотню футов и затормозила. Водитель вышел и торопливо зашагал назад к воротам. Тут же из открытого окна высунулась чья-то голова. Мгновение внимательные глаза созерцали репортеров, потом появилась обнаженная женская рука и сделала энергичный жест. Лапит и Квинт, не сговариваясь, побежали к машине. Пассажирка «триеры» – женщина лет двадцати семи была некрасива: большой рот, черные выпуклые глаза и ярко-рыжие, коротко остриженные волосы, напоминающие щетину домашней метелки – на такую красотку клюнул бы только невольник, выкупленный на средства фонда Либерты после десяти лет рабства. А женщина в самом деле как будто собиралась их очаровывать.